НОВРУЗ

 
В приснопамятном прошлом из-за идеологических табу мы, бывало, у себя дома с оглядкой пекли праздничную шакяр-буру. И новрузовские свечки, и ритуальные костры, и традиционный плов на радость и старым и малым выглядели «нелегитимными» пасынками на фоне большевистской мифологии, и мы на муру даже не решались приветить друг друга по случаю праздника весны: «Байрамыныз мубарек!» Так вот и происходила амнезия заветной памяти, забывались обычаи и традиции, даже названия вкусных исконных блюд, украшавших некогда столы. И мы, старшее поколение, должны возродить и передать молодой смене то, что убереглось в нашей памяти. Это нужно и нам самим.
Есть и большая доля нашей вины перед молодым поколением за это беспамятство, за то, что мы, вольно или подневольно, допустили безбожное забвение корневых истоков. Да, это забвение насаждалось режимом, - обычаи и традиции, казалось бы, немудреные, но таившие бездну выстраданной мудрости, сознательно предавались забвению, как «чуждые» господствующей идеологии, «пережитки прошлого», мешающие «поступательному движению» общества к «светлому будущему», изгонялись из жизни. Мы привыкали к привнесенным извне обычаям и политизированным ритуалам; это касается и национальной одежды. И «цивилизованные» недруги иронически вопрошали: «Если вы числите себя нацией, то где же ваш алфавит? Где ваши обычаи?» Мы молчали; пытались изобрести искусственные ритуалы и праздники, облаченные в псевдонародные костюмы.
Встарь говорили: «Не причесывайся и не стриги ногтей в сумерках, при свете лампы». Из опасения, что кусочек ногтя мог отскочить и попасть в пищу, что было чревато различными хворями. Кто знает, какие резоны таились за такими советами и поверьями! Но почему же мы в одночасье отмахнулись, отрешились от них? В нашей традиционной кухне отсутствовали искусственно синтезированные ингредиенты, - не оттого ли хворей было меньше?..
Сахар, сегодня потерявший свою кондицию, успешно заменила патока из виноградного, тутового, инжирного сока. Традиционный рацион соразмерно сочетал горячую пищу с холодной. Холодную подслащенную рисовую кашу - фирни - присыпали толченой корицей не только из изыска, — создавалось вкусовое равновесие, букет. Так и во всем соблюдалась соразмерность, гармония, в том числе и в одежде.
Пошло поветрие — бездумное заимствование импортного «киношного», - списывая свое в разряд «допотопного», погнались за эпатажем. Если в Средней Азии актриса, ученая работница не считали зазорным облачаться в национальное платье из шелка, надевать тюбетейку, то мы считали старомодным покрывать голову келагаем. Один из наших маститых литераторов некогда пожурил меня: «Попадись мне в руки даже кости твоих предков, накинувших этот келагай тебе на голову, я бы сжег их...». Тогда все мы следовали подобной «философии». Поэтому и молодые люди разучились, куда в какой одежде надо идти. Случалось видеть на поминках расфуфыренных, «навороченных» барышень. А чтоб сказать традиционное «да упокоит Аллах...» - ни-ни. Это видите ли , подобает богомольным старушкам. Или в гости ходили в рабочей одежде, не ставили разницы между вечерним туалетом и студенческим платьем. Ибо и мы, сами, старшие, зачастую не пеклись о национальных заветах; насмотрелись «проработок», берегли своих чад от блюстителей идеологического порядка...
Но вернемся к теме. О происхождении Новруза исследователи высказывают разные суждения. Некоторые, имея в виду образные атрибуты - ритуальные костры, факелы, свечи, связывают этот праздник с мифологией древнего огнепоклонничества. Между тем, праздник Новруз древнее этой религии; пришествие весны народы с незапамятных времен отмечают как радостное событие.
Другие исследователи связывают зарождение Новруза с именем знаменитого древнеперсидского шаха Джамшида, который часто упоминается и в нашей литературе. Можно с уверенностью сказать, что и эта версия опровергается древними источниками.
Позднее генезис праздника стали связывать с исламом. И это очень далеко от истины. Во-первых, исламская праздничная символика не приемлет обряды, связанные с возжиганием огня. Огонь, пламя, по исламу, связаны с атрибутами ада. Кроме того, у всех исламских праздников есть свой досконально писанный устав, молитвы, ритуалы, обозначенные в Коране или в хадисах (как, например, «орудж» - мусульманский пост, «курбан» - обряд жертвоприношения). Будь Новруз связан с исламом, то священных писаниях и тефсирах (комментариях) содержались бы хоть какие-либо серьезные, недвусмысленные намеки на этот счет.
Зарождение праздника Новруз (в переводе - новый день) напрямую связан с первым календарем, введенным учеными Востока за 487 лет до христианского летоисчисления, - за начало года древние восточные ученые взяли день весеннего равнодействия, который пришелся на среду (по позднейшему календарю). С этой астрономической вехи начинался новый день — новый год. Ученые - авторы восточного календаря -ориентировались на закономерности явлений природы, по существу, космических циклов. Стало быть, Новруз является астрономически обоснованным календарем. Именно в эту пору пробуждается природа, человек расстается с последней полосой зимы.
Но почему наш национальный праздник именуется фарсидским словом Новруз? («нов» - новый, «руз» - день). Неужто в щедрой кладовой нашего родного языка не нашлось подходящего определения?
Казалось бы, вот тебе палитра сезонов - «яз», «яй», «кюз», «гыш» (весна, лето, осень, зима), почему было не остановиться на «яз»? Можно было. Почему же все-таки предпочли фарсидское название? (Ко мне часто обращаются с таким вопросом).
По-моему, здесь сказалась гравитация культуры соседнего народа, -«Новруз» вошел и прижился в нашей ей речи посредством наших просвещенных предков, которые на протяжении веков получали образование в медресе на языке персиян, с которыми жили бок-обок, воспитывались на «Бустане» и «Гюлистане» Саади, - канонических учебниках, писали и творили на фарси, литературный престиж которого был осиян блестящей плеядой Фирдоуси, Хайяма, Хафиза и того же Саади... Несомненно, у нас существовал и существует родной аналог этого понятия - «яз кюню», «яз байрамы», «йени гюн». Никому не заказано пользоваться ими, но «Новруз» уже давно завоевал право гражданства в нашем языке, прижился, говоря на современный лад, «приватизировался». Так же, как в нашей разговорной, обиходной речи исконно тюркские слова «кюз», «йардым», «сайры», «танры» оттеснены заимствованиями: «пайыз», «кёмек», «хесте», «Аллах» и т.д. Таких случаев множество во всех языках мира. Мы остановились на этом моменте лишь затем, чтобы объяснить несостоятельность оппонентов, оспаривающих национальную принадлежность праздника Новруз. Оставляя более обстоятельную научную аргументацию исследователям - специалистам, я поделилась здесь своими умозаключениями, как литератор и писатель.
Отец мой, Мамед Сафароглу, поэт по натуре, немало постранствовавший по свету, говаривал, что человек сотворен из четырех первоэлементов. Учившиеся на фарсидском языке называли их «ав-атеш-хак-бад» (вода-огонь-земля-ветер(воздух))
Один из наших устадов-ашугов говорил: «Из воды и огня, из праха и ветра был я сотворен». Великий Танры сотворил человека из глины-земли, смещанной с водой, вдохнул в нее жизнь - затеплил огонь, обдул ветрами - всколыхнул и пробудил свое создание. Вот почему четыре элемента священны. И четыре новрузовские среды - «чершенбе» - посвящены им.
Первая среда - «су чершенбеси» - День Воды. Снега на склонах подтаивают, талые воды стекают в низину, спешат к рекам. Воды несет жизнь. Человек может прожить без пищи до сорока дней, а без воды протянет недолго. У «су-чершенбе» - свое очарованье. Не забудьте в этот день увенчать праздничную хончу кувшином или чашей с ключевой, чистой водой.
Вторая среда - День Огня. Огонь одушевляет землю, дарит тепло, растапливает ледяной покров, сковавший ее. С наступлением сумерек впервые зажигают костры, факелы, в домах — свечи, по числу членов семейства. Да поможет вам Танры, дарующий свет и тепло.
Третья среда - посвящена Земле. Седые бабушки замачивают зерна пшеницы - символа благодати, венца стола, - с присловьем: «Семени, храни меня, буду век растить тебя!» Молодицы красят пальцы рук и ног хной - символом Солнца; женщины постарше волосы оттеняют этой краской. Природа оживет, воспрянет, взойдут хрупкие травинки; щавель, ковыль, резак, звездчатка...
Четвертая и последняя среда - День, посвященный ветру, Ветровей... Свежее дуновение весеннего ветра колышет травы, кусты, деревья, ласкает землю, будто тормошит: проснитесь, очнитесь от зимней дремы, спячки... Весна идет, Новруз на пороге, новый год начинается, не время спать!
Мама моя, помнится, не перебивала рассказ отца, выжидала паузу, когда он переведет дух, и добавляла:
—Верно, праздничных сред - четыре. Но в наших краях этой четверке предшествовала хеберчи-чершенбе, среда-вестница, которая сообщала о приближении дорогих дней: эг-е-ей, люди добрые, услышьте и знайте, я иду-у-у! А следом за Вестницей еще и другая - Яланчи-чершенбе, Среда-обманщица объявится...
Вот ведь какие выкрутасы...
Любезный мой читатель! У каждой святочной, то есть праздничной среды был свой наряд, свой расклад, дары, угощения. Прежде чем поведать о них, отмечу, что совпадения последней среды с кануном-навечерьем Новруза справляется с особой торжественностью. Радость, веселье бьют через край, нарядные девушки, разодетая детвора сами похожи на новрузовские цветные огни, фиерию. Девушки в вечеру выходят «гулаг-фалы» - гадание на слух», кто что подслушает, то и истолковывает.
По предноврузовским средам, особенно в последнее навечерье, мальчикам выпадала возможность полакомиться, а юношам, так сказать, попытать судьбу, украдкой кладя у соседских, чужих дверей папаху, кушак или, опуская через дымоходный проем на крыше шаль: хозяевам пологалось уважить незримых просителей и расщедриться на гостинцы. Этот обряд содержал в себе и скрытый смысл, и гостинцы были «ответом». Этот молчаливый «диалог» вдохновенно описал незабвенный устад Шахрияр в поэме «Поклон Хейдар-бабе»:
В ночь байрама пел, бывало, козодой. Есть забота у невесты молодой. Вот джорабы вяжет нитью золотой: «Ночью милый заберется на баджу, Шаль опустит - я подарок привяжу».

Еще один любопытный обычай - гадание в навечерие Новруза -«дююн ачмаг» (развязывание узла»). О нем поведала мне встарь добрая сельчанка Мюлайим-хала: «За месяц до Новруза, доченька, выйди на берег озера. Как услышишь первое кваканье проснувшейся лягушки, возьми щепотку землицы там, где нога не ступала, заверни в чисто вымытый платочек, завяжи в узелок и загадай заветное желание, обетуйся...
А в последнюю среду, в навечерие развяжи. Если изнутри выпростается красная ниточка - сбудется твое желание, если черная - то нет, распрощайся с той мечтой». Я полюбопытствовала: «А что из твоего узелочка выгадалось, Мюлайим-хала?» Она в ответ: «Одна - красная, другая - черная... Красная - светлые, безбедные денечки мои, а черная -ненастные, черные дни...» (Ее зять был на фронте). Вот такие пироги... Где теперь мне, живущей в Баку, в каком уголке усечь первое кваканье лягушки?.. Не смейтесь, мой читатель. Поверье рождается не на пустом месте...
Дни поминовения убиенных имамов с ритуальным самоистязанием проходили тяжело, и людям хотелось отдушины, и млад, и стар в глубине души мечтали с затаенной тоской о пришествии Новруза, разве что в эти праздничные дни можно было вдосталь повеселиться, нарадоваться. Готовились к Новрузу, задолго, чуть ли не весь год. Чтобы покрыть расходы на праздник, купить детям обнову, порадовать малышей, не отстать от соседей, родни, встретить праздник честь по чести, конечно же, нужны были деньги, средства. Бедным семьям оказывали помощь благотворители, такие, как доблестная дочь нашего народа Хуршид-бану Натаван, как великий радетель Гаджи Зейналабдин Тагиев... Помогали деньгами, провизией, тканями на одежду. Но, естественно, не всем доставалась благостыня. Были и те. кто не хотел принимать вспомоществование из чувства собственного достоинства (нет, не из-за гордыни, а гордости!), кто понимал, что есть семьи, живущие еще хуже, перебивавшиеся с хлеба на воду; я знала таких благородных бедняков, которые делали все возможное, чтобы досталось более нуждающимся... Но что ж я сбилась на такую грустную ноту? Новруз - это светлая радость. Я поведаю вам, а вы - детям своим, и дети ваши - внукам.
Готовились к празднику, как я говорила, загодя. Отцы покупали ткани, отрезы для обновы детям и вручали матерям. Теперь о каждой среде с их своеобразным антуражем. К четырем предноврузовским каноническим средам народная прихотливая фантазия добавила еще две -«Вестницу» и «Обманщицу».
Вестница задолго до Новруза оповещала о приближении красного Дня.
А в «обманную» среду дети, услышав от старших упоминание о «чершенбе», приставали к матери, выклянчивая яйца, сваренные вкрутую -чтобы «биться» со сверстниками (у кого прочнее - тот и выиграл).
У этих двух «неофициальных» сред и уставы были поскромнее, и угощения, - сушеные плоды, рисовая каша-чилов, и свеч не густо тратили. А исконных сред, древнейших, повторяю, было четыре.
Первая, как я говорила, связана с водой. Тут и свеч не экономили, куриные яйца раскрашивали, костры разводили, факелы жгли. Девушки, накрыв платком чашу с водой, гадали на воде. Гадания сопровождались попевками — баяты.
Ветер в поле беленится,
На задворках хоронится,
Если две души едины,
Им легко уединиться.
Первая среда - знак начала весны. Вода в речках прибывает. Домой носят свежую воду, родниковую. На хончу - праздничный набор с подношениями - ставят чашу с водой.
К мельнице арык бежит,
Колесо вода кружит,
Стайка девушек, гляди,
 Привечать весну спешит.
Седая целительница приводила больную к проточной чистой воде, кропила ей лицо водой и, легонько разминая шею, приговаривала:
Здравствуй, вешняя вода,
Уходи, хворь - маета!
Вода считалась освященной, символом чистоты, здоровья.
Вторая среда шла под знаком огня. Зажигали свечи поименно, разводили костры, перепрыгивали через них, приговаривая: «Прочь от меня, худоба-хвороба», загадывали желание.
Праздничные огни озаряли лица.
Сияй огнем, чершенбе! Пылай костром, чершенбе! Хворобу изгони огнем, Входи в наш дом, чершенбе.
Бессмертный Гусейн Джавид в поэтической драме «Сиявуш» обратился к фольклорному образу огня. Праведность, чистота, безвинность героя поверяется огнем, - он проходит сквозь огонь и остается невредимым.
Сквозь пламень священный
Прошедший спасен,
Но грешный и низкий
В золу обращен.
Или:
Сгоревший - злокознен, но праведный - цел. У Джабара Джабарлы в «Невесте Огня» звучит древний гимн Огню:
Горы высокие пламя твое пробуждает, Танры!
Долы зеленые Солнце твое оживляет, Танры!
Третья среда перед Новрузом посвящена земле-матери, земле-кормилице, источнику благодати. Подбирали пшеничные зерна, клали в тарелки или блюдца, поливали водой.
Сэмени, храни меня,
Буду век растить тебя...
С этой средой пробуждалась земля, обещая воздать дарами и урожаем за труды и заботу.
Хончу венчал сноп колосьев пшеницы - символ священного хлеба.
Благостынь казна - земля,
Бед вовек не знай, земля,
Чершенбе стучится в дверь,
Зелена, красна земля.
Четвертая среда - «ветровей», несущая дыхание весны, оживали травы, пробуждались цветы. Выглядывали из-под снега подснежники, а там, глядишь, пробились кроткие душистые горные фиалки. Последней среде - особая честь. Девушки затевали гадания на слух - «гулаг фалы»; подслушивали разговоры и толковали услышанное.
Милая, желанная
Вышла на гадания,
Слово доброе скажите,
Чтоб сбылись желания.
Кстати, замечу, что в канун Новруза, в святочные среды-чершенбе, а особенно, в навечерие, не подобало вести резкие разговоры, «выяснять отношения», произносить бранные слова. Ведь кто-то мог их услышать, выйдя на гадания, и легко представить, какой фатальный смысл они могли приобрести... Ругань, проклятия, хула — все это возбранялось в благословенные дни Новруза. А тех, кто нарушал этот устав, ждало всеобщее порицание.
«Не накаркай худого обетующимся людям,» - журили их.
Итак, последняя среда. Весенний ветер теребит восходы, колышет кусты, будит деревья от зимней спячки, нагоняет набрякшие тучи, исходящие животворным дождем.
Белы рученьки закатаны,
Тесто выпечке раскатано.
День последний-чершенбе,
Верно, сбыться, что загадано.
В последнюю среду на столе не появлялось ничего кислого и горького. Свечи поименные горели. Поминали ушедших. Посылали или подносили гостинцы одиноким родичам, соседям. Ну, и гадания, и благословления к празднику. Последняя среда в иных местностях почитаема не меньше, а той больше навечерия Новруза.
В последнюю среду и в навечерие Новруза навещали только родителей, - все должны были находиться дома, в своем очаге, у своего огня: души ушедших, дорогих людей, явившиеся в дом и не заставшие жильцов, могли проклясть главу семьи. Так что оставались в полном составе у себя, за праздничным столом, вкушая сдобные печения,, изысканные яства. Руки хозяйки, украшенные хной, подавали домочадцам дымящийся благоуханный плов с шафраном — как тут не разгореться аппетиту:
В навечерие, до вечерней молитвы, посещали могилы родителей или других близких родичей, ставили свечи, раздавали гостинцы кладбищенским нищим заказывали поминальную молитву «ясин». Но причитать, давать волю слезам в канун светлого праздника не подобало.
Новруз занял достойное место и в нашем фольклоре, и в нашей письменной литературе, поэзии. Это - отдельная большая тема. Но я хотела бы особо отметить имена двух наших поэтов в ряду тех, чья муза
воздала вдохновенную дань Новрузу. Эти имена - Аббас Сиххат и Мирза
Алекпер Сабир.
Поэт романтического склада Сиххат воодушевлено живописал картину пробуждающейся, преображающейся природы, одевающей весенний многоцветный наряд:
Девятое марта явилась —
Новруза отрадная милость...
(По старому стилю Новруз приходился на девятый день марта)
Пламенный сатирик Мирза Алекпер Сабир в эти дорогие дни не мог не замечать разительного контраста между роскошью богатых домов, где столы ломились от яств и холеные барчуки красовались в ярких обновах, и непритязательной картиной бедных очагов:
Залить шербетом глотки молл
С далеких дней ты рад, Новруз,
Твой знатный пир — всегда для тех,
Кто знатен и богат, Новруз.
Веселый, всех ты веселишь,
Но почему лишь бедняки
Смущенно опускают взгляд
В кругу своих ребят, Новруз?
(Перевод П.Панченко)
В одном из последних стихотворений поэт с горьким сарказмом сетовал на фанатичных сонародников, оплакивающих убиенных имамов и истязающих себя во время ритуальных страстей:
Одиннадцать месяцев плачем навзрыд,
Совершая обряды,
Один только месяц, вкушая кишмиш, орешки,
Мы сыты и рады.)
В «яланчи-чершенбе» принято было варить сирке-плов (плов с уксусной приправой), в «хеберчи-чершенбе» - плов с фасолью и вареной тыквой, в первую среду — плов с гранатовыми зернами, во вторую — плов с бобами, в третью - с зеленью («сабзи-плов»), в последнюю среду - плов с изюмом, урюком, в навечерье Новруза - плов с курицей, фаршированной изюмом (но не с кислой начинкой).
За несколько дней до Новруза начинается кулинарный «аврал» с феерией восточных сладостей - пекут шакяр-буру, пахлаву с начинкой из толченого ореха и сахара, бадам-бурму, баллыбады, шакяр-тыхму, варят халву, заправляя ее фисташкой и миндалем, еще - исфаганскую халву и т.д. В семьях, которые постигла утрата, справляют «гара-байрам» («черный праздник»), - здесь Новруз привечают со скромной, почти аскетической строгостью - на столы подают шоргогалы - солоноватые, слоеные лепешки, умадж (подслащенную кашу из мучного теста) и кюльчу. Если шор-гогалы и пекут в семьях, которых в эту пору минули утраты, то эти печения раздают при посещении могил близких, вместе с халвой.
Задолго до праздника наводят порядок в доме, подметают, прибирают, белят стены, освежают жилье, отстирывают одежду - иначе «байрам обидится». За день — баня. Все наряжаются в праздничные одежды, молодые и старые женщины красятся хной - первые - поярче, вторые - поскромнее.
Я уже говорила об обычае класть украдкой шапку у дверей, опускать с крыши сквозь баджу (дымоходный проем) шаль или кушак. В эти предметы клали дарения - сладости, сушеные плоды - яблоки, груши, сливы, кизил, «алана» (инжир или урюк с сахаристой начинкой). Из лакомств можно еще вспомнить особую «говургу» - поджаренные пшеничные зерна вперемешку с толченым орехом, миндалем, фундуком, кунжутом. Для пожилых, у кого зубы не шибко крепкие, говургу перемалывали ручной мельницей и заливали патокой (дошабом).
К проводам старого года - т.е. к полуночи Новруза - готовились, помнится мне, с особым ритуалом. Мама ставила на медный поднос посередине синюю фарфоровую чашу старинной работы, и на внутренней поверхности ее выводила шафранным настоем молитву-пожелание. Эту чашу наполняла дождевой водой - с первым дождем после Новруза и хранила: «Целебная». И повторяла молитву-заклинание на арабском языке, ее дословный смысл: «О, Владыка душ и очей! О, Творец ночей и дней! О, Господи, вершащий судьбами! Обрати взоры свои и на нас, о, упование наших душ!»
Мама справляла праздничную хончу, кладя на поднос сушеную рыбу* и семь составных элементов, названия которых на нашем азербайджанским языке начинаются с буквы «С» (семени, сюд (молоко), суджук (затвердевшая патока с ореховой начинкой) и т.д.). А если всего символического ассортимента не находилось, мы в шутку предлагали другие заменители на ту же букву «С» - «сиркя» (уксус), «сарымсаг» (чеснок), «соган» (лук). Мать решительно возражала: «Нельзя! Кислое, острое, едкое - не про хончу!».
В те тяжелые, трудные времена - 37, 38, 39 годах - когда многие боялись и заикнуться про Новруз, наши матери, наглухо закрывая окна и двери, собирали нас за праздничный стол, вполголоса поздравляли нас с байрамом, словом, не давали забыться этой прекрасной традиции.
Новруз продолжал жить в душе, сознании, памяти народа.
Тем, кто был в ссоре, непременно следовало помириться, младшие навещали старших; но бывало, что аксакал, не дожидаясь традиционного визита, сам наведывался к молодым родственникам, потерявшим главу семьи. Согреть заботой, участием осиротевший очаг - благое дело. Праздничные визиты продолжались по-разному - у мужчин длились три дня, у прекрасного пола - десять дней, а то и месяц... Посмотришь вокруг - сплошные хождения в гости, группами, семьями. От сладостей ломились столы, иные сладкоежки, увлекшись лакомствами, могли и занедужить, становясь объектом шуток и подтрунивания.
Семени - зеленые всходы пшеницы в блюдцах и тарелка - украшали столы. За ними ухаживали прилежно и ревностно,
Чтобы «жили подольше», не увядали, кропили их водой ежеутренне, очищали от заплесневелых спор, подрезали макушки слишком разросшиеся побеги; начинали желтеть — переносили в прохладное место, задерживались с ростом - в теплое. Полагалось сэмени держать в доме двенадцать дней. На тринадцатый день мать моя, взяв нас за руки, выводила на обрядовое зрелище: «сплав сэмени». Заверну зеленые реликвии в чистое полотенце, мы несли их к проточной воде. А когда стали жить в Баку - к морю. Опускали бережно в воду - провожали в путь со словами: «Сэмени, храни меня...» Сэмени - символ благодати, хлеба, изобилия. Бросать эту освященную зелень в мусорку - грех. Только в чистую воду. А после на берегу, на зеленой траве стелилась скатерть, и мы вкушали прихваченную снедь; затем, сорвав пучок свежей травы, ставили камушек поверху, приговаривая: «Мою бледноту - тебе, твою свежесть -мне». Это было наше последнее чаянье, последний поклон Новрузу.
Вероятно, матушка моя посвящала нас в тонкости одних только местных, локальных обычаев, и в других уголках и краях, в городах и весях Родины нашей бытуют не менее прекрасные и достойные сбережения обычаи. Мы должны знать и помнить о них. В этих обычаях, так или иначе связанных друг с другом, запечатлены мечты и чаяния, заветы и мудрость наших предков, отцов и матерей. Народ, не помнящий своего прошлого, не имеет и будущего.
Часто говорят, что Новруз — религиозный праздник. Но больше тех, кто придерживается противоположного мнения. Будь Новруз праздником исламским, религиозным, то в его обряды входили бы соответствующие молитвы и богослужения. Но никаких таких установлений нет. «Религия» Новруза — наши мечты и чаянья, добрые чувства и надежды нашего народа.
По мере постижения наших обычаев, связанных с природой, я нащупывала ответы на вопросы, которые давно занимали меня. Например, я интересовалась нашим доисламским календарем. Ведь не могли же наши пращуры обходиться без него, и если так, то каждый месяц имел свое самобытное название, связанное с временами года, с жизнью природы. Я знала сельского труженика Рза-киши (мир праху его), от него услышала такой народный месяцеслов: дел (октябрь), дёларды (ноябрь), гар-басан(декабрь), беюк-чилле (январь), кичик-чилле (февраль), боз-ай (или ала-чалпо, ала-чапан, - март), керпя (апрель), эмлик (май), йыз (июнь), йайлаг (июль, август), кюз (сентябрь). Разумеется, аналоги в скобках -мои; надо учесть условность такой градации; здесь месяцы не расписаны строго по дням, как в юлианском календаре и хиджры, и не «стыкуются», как в них.
Покойный Рза-киши сообщал и названия дней: хас-гюню,дюз-гюню, тек-гюню, сюд-гюню, адна-гюню.
Многое из того, что я поведала вам, я узнала от родной матери от второй жены отца моего - Мешади Хейри Ханкиши-кызы; от родни и соседских женщин.
В частности, они посвятили меня в сорта риса, из которых варили различные виды плова.
Каждой праздничной среде - свой плов. Перечислив все «меню», мама моя, бывало, напевала шутливую песенку:
Ариштапро нашу знать,
И хингал - еда под стать,
А умадж и буламадж —
Лишь пустой хозяйки блажь...
Мои седовласые наставницы говаривали, что в праздничные среды не положено выносить из дому (давать кому-либо) огонь, свечи, семени, муки, нельзя затевать уборку, подметать (потрудись загодя), в среду и субботу пред Новрузом не ходят в баню, не навещают больных, не посещают дом, где траур. Когда смеркается, не подобает отдавать кому-либо сито, дрожжи, муку. Если уж никак нельзя отказать, то сперва у просительницы снимут с головы платок, а после уважат просьбу.
В Новруз надо забыть и простить обиды. Праздничные благотворительные паи бедным, увечным и престарелым разносят прежде, чем самим садиться за стол.
О гаданиях я уже упоминала - гадают, помимо сказанных способов, на зеркале, на горошине, с помощью булавки (иглы), обернутой ватой и брошенной в воду... Существуют другие варианты в различных наших регионах.
Седые бабушки, поздравляя молодых девушек, детей, целуют их в лоб; говорили: «В щечку дитя не целуй - цвет лица увянет», «не надыши на ребенка - порчу напустишь».
Масса игрищ, забав, потех в Новруз затевается. О многих из них поведал Шахрияр в несравненной поэме «Поклон Хейдар-бабе», а также наш блистательный актер Гусейнгулу Сарабский в своих воспоминаниях. Среди них - «Году-году», «Текем» («Козлик»), «Килим-арасы» и другие игры. И еще представления на мейданах — в каждом краю на свой лад.
С Новрузом связано множество пословиц, поговорок, присловий, загадок, скороговорок. Упомянутая игра «Текем» сопровождалась попевками, задорными четверостишиями. Ребятишки, парни, обходя дворы с чучелом козла («Теке»), напевали;
«Теке» моему пай тащи,
Пару выбирай - тащи,
Проводи нас честь по чести,
Козочку давай тащи.
Дорогие, любезные читатели мои! Люди приходят в мир и уходят. Но никто не уходит с ушедшими. Нам жить дальше. Кажется, от англичан пошло присловье: «Король умер - да здравствует король!». И за этим изречением - мудрость бытия, мудрость народа. наши седые отцы видели в Новрузе торжество жизни, победительную ее поступь, и даже если он совпадал с чьей-то утратой, даже если еще не прошли сороковины покойного, Новруз давал о себе знать традиционно скромным печеньем на поминках - шор-гогалы... А если поминки по безвременно ушедшему молодому - в память о нем украшали с любовью хончу. «Гара-байрам» - «черный праздник» отмечался только и только в последний день мусульманского поста -орудж. И я призывая вас: не ставьте Новруз на одну доску с «гара байрамом», не омрачайте этот светлый день, ведь он знаменует начало нового года по древнему календарю и не зря говорят в народе: «не накличьте беду».
Затаите горе свое в глубине души, да не возрадуются недруги ваши! Отцами недаром сказано: «И черный день, разделенный с народом, - в радость».
Помянем в канун праздника шехидов наших, дорогих и близких наших, и пусть звучат молитвы поминальные. Но облегчим бремя этой печали в юных душах, поможем им преодолеть эту боль. И скажем в праздник друг другу: «Поздравляем с Новрузом, с наступлением весны!». Пусть Новруз несет радость и счастье детям нашим, пусть дни горестные впредь минуют нас. Пусть наши дети растут счастливыми, и народ наш дождется свершения самых священных мечтаний.